Я представил себе, как я выхожу из ванной уже одетый, с револьвером в кармане, а сам слегка шатаюсь.

Иду, держусь за перила, а кровь капает у меня из уголка рта.

Я бы спустился несколькими этажами ниже, держась за живот, а кровь так и лилась бы на пол, и потом вызвал бы лифт.

И как только этот Морис открыл бы дверцы, он увидел бы меня с револьвером в руке и завизжал бы, закричал диким, перепуганным голосом, чтобы я его не трогал.

Потом я бросил бы свой револьвер в шахту лифта - конечно, сначала стер бы отпечатки пальцев.

А потом дополз бы до своего номера и позвонил Джейн, чтоб она пришла и перевязала мне рану.

И я представил себе, как она держит сигарету у моих губ и я затягиваюсь, а сам истекаю кровью.

Я просидел в ванной чуть ли не час, принял ванну, немного отошел.

Я долго не засыпал - я совсем не устал, но в конце концов уснул.

Я, наверно, и выскочил бы, если б я знал, что кто-нибудь сразу подоспеет и прикроет меня, как только я упаду.

Не хотелось, чтобы какие-то любопытные идиоты смотрели, как я лежу весь в крови.

Спал я недолго; кажется, было часов десять, когда я проснулся.

Выкурил сигарету и сразу почувствовал, как я проголодался.

Последний раз я съел две котлеты, когда мы с Броссаром и Экли ездили в кино в Эгерстаун. Это было давно - казалось, что прошло лет пятьдесят.

Телефон стоял рядом, и я хотел было позвонить вниз и заказать завтрак в номер, но потом побоялся, что завтрак пришлют с этим самым лифтером Морисом, а если вы думаете, что я мечтал его видеть, вы глубоко ошибаетесь.

Хотел звякнуть Джейн - узнать, дома ли она, но настроения не было.

Удроф, и я знал, что она уже дома: я от нее получил письмо с неделю назад.

Не то чтобы я был от нее без ума, но мы были знакомы сто лет, я по глупости думал, что она довольно умная.

А думал я так потому, что она ужасно много знала про театры, про пьесы, вообще про всякую литературу.

Когда человек начинен такими знаниями, так не скоро сообразишь, глуп он или нет. Наверно, я бы раньше сообразил, что она дура, если бы мы столько не целовались.

Плохо то, что если я целуюсь с девчонкой, я всегда думаю, что она умная.

Никакого отношения одно к другому не имеет, а я все равно думаю.

Правда, сегодня воскресенье, но, наверно, есть утренние спектакли.

Сначала она мне рассказала о каком-то пижоне из Гарварда - наверно, первокурсник, но этого она, конечно, не выдала, - будто он в лепешку расшибается.

Потом еще про какого-то типа, кадета из Вест-Пойнта, - и этот готов из-за нее зарезаться.

Я ее попросил ждать меня под часами у отеля Билтмор ровно в два.

Потому что утренние спектакли начинаются в половине третьего.

У меня от нее скулы сворачивало, но она была удивительно красивая.

Договорился с Салли, потом встал, оделся, сложил чемодан.

Выйдя из номера, я заглянул в окошко, что там эти психи делают, но у них портьеры были опущены.

У гостиницы взял такси, но понятия не имел, куда мне ехать.

Было воскресенье, а домой я не мог возвратиться до среды, в крайнем случае до вторника. А идти в другую гостиницу, чтоб мне там вышибли мозги, - нет, спасибо.

Это рядом с отелем Билтмор, где я должен был встретиться с Салли, и я решил сделать так. Сдам вещи на хранение в такой шкафчик, от которого дают ключ, потом позавтракаю. Не помню, сколько там оказалось, во всяком случае, не такое уж богатство.

За какие-нибудь две недели я истратил чертову уйму.

Иногда я даже забываю взять сдачу в каком-нибудь ресторане или ночном кабаке.

Хотя отец довольно богатый, не знаю, сколько он зарабатывает, - он со мной об этом не говорит, - но, наверно, много.

И еще я знаю, что он богатый, потому что он вечно вкладывает деньги в какие-то постановки на Бродвее.

Впрочем, эти постановки всегда проваливаются, и мама из себя выходит, когда отец с ними связывается.

Из-за этого я особенно боялся сказать ей, что меня опять выгнали.

Я отдал чемоданы на хранение и зашел в вокзальный буфет позавтракать.

Съел я порядочно: апельсиновый сок, яичницу с ветчиной, тосты, кофе.

Мне прописали есть много мучного и всякой такой дряни, чтобы нагнать вес, но я и не подумал.

Когда я где-нибудь бываю, я обычно беру бутерброд со швейцарским сыром и стакан солодового молока.

Я ел яичницу, когда вошли две монахини с чемоданишками и сумками - наверно, переезжали в другой монастырь и ждали поезда.

Чемоданы у них были плохонькие, дешевые - не кожаные, а так, из чего попало.

Знаю, это роли не играет, но я терпеть не могу дешевых чемоданов.

Стыдно сказать, но мне бывает неприятно смотреть на человека, если у него дешевые чемоданы.

Когда я учился в Элктон-хилле, я жил в комнате с таким Диком Слеглом, и у него были дрянные чемоданы.

Он их держал у себя под кроватью, а не на полке, чтобы никто не видел их рядом с моими чемоданами.

Меня это расстраивало до черта, я готов был выкинуть свои чемоданы или даже обменяться с ним насовсем.

Мои-то были куплены у Марка Кросса, настоящая кожа, со всеми онерами, и стоили они черт знает сколько. Как-то я взял и засунул свои чемоданы под кровать, чтобы у старика Слегла не было этого дурацкого комплекса неполноценности.